Михаил Дудин

Я жизнь свою в деревне встретил, Среди ее простых людей. Но больше всех на белом свете Любил мальчишкой лошадей.

Все дело в том, что в мире голом Слепых страстей, обидных слез Я не за мамкиным подолом, А без семьи на свете рос.

Я не погиб в людской остуде, Что зимней лютости лютей. Меня в тепле согрели люди, Добрей крестьянских лошадей.

Я им до гроба благодарен Всей жизнью на своем пути. Я рос. Настало время, парень, Солдатом в армию идти.

Как на коне рожденный вроде, Крещен присягой боевой, Я начал службу в конном взводе Связным в разведке полковой.

И конь - огонь! Стоит - ни с места. Или галопом - без удил. Я Дульцинею, как невесту, В полку на выводку водил.

Я отдавал ей хлеб и сахар, Я был ей верного верней. Сам командир стоял и ахал И удивлялся перед ней.

Но трубы подняли тревогу, Полночный обрывая сон. На север, в дальнюю дорогу, Ушел армейский эшелон.

А там, в сугробах цепенея, Мороз скрипел, как паровоз. И - что поделать!- Дульцинея Ожеребилась в тот мороз.

Заржала скорбно, тонко-тонко Под грохот пушек и мортир. И мне:- Не мучай жеребенка...- Сказал, не глядя, командир.

Я жеребенка свел за пойму Через бревенчатый настил И прямо целую обойму, Как в свою душу, запустил.

Стучали зубы костью о кость. Была в испарине спина. Был первый бой. Была жестокость. Тупая ночь души. Война.

Но в четкой памяти запались: Мороз, заснеженный лесок И жеребенок, что за палец Тянул меня, как за сосок.

Я слишком долго был счастливым И перестал душой ценить Когда-то бьющую приливом Любовь, сходящую на нить.

Был мир глазаст, цветаст и ясен, Как солнце, в очи била страсть. Нет, не старайся — труд напрасен. Не свяжешь. Нить оборвалась!

Но где-то там, еще в глубинах Раздумий тяжких и обид, Боясь взорваться, как на минах, Надежда тихая стоит.

Из дальней дали, злой и строгой, Через отчаянье и ложь В последний раз меня растрогай, Последним взглядом обнадежь.

Я в Петергофе не был никогда. И вот сейчас брожу среди развалин, Где красный щебень по земле развален, Где на столбах обвисли провода; Где голые безрукие деревья Стоят, как привиденья из поверья; Где старый храм с глазницами пустыми, Где пахнет мертвым запахом пустыни, Где дикая ночная тишина Назойлива и смысла лишена. Мне кажется, когда глаза закрою: Песчаный берег, залитый волною, Граненые хрустальные стаканы, Прозрачное холодное вино, До синих звезд летящие фонтаны... В мечтах и снах нам многое дано. Когда жива мечта, я не поверю В ничем не поправимую потерю. Пусть в явь земную переходит сон! Я вижу ясно, как на поле сечи Идет, крутые разгибая плечи, Неистовый, разгневанный Самсон.

Сквозь кактусы от подоконниц Молочной ночи льется свет. Идет бессонница бессонниц, И ей конца, как звездам, нет.

Опять своих расставит пугал И будет бестолочь толочь, Заглядывая в каждый угол, Еще одна седая ночь.

Опять воспоминаний рухлядь Черт на чердак понаволок. Они растут. И скоро рухнет И грохнет об пол потолок.

Транзистор обнажает шкалы И на столе скулит скулой. И волны воют, как шакалы, Отдельно каждою шкалой.

Опять кровавые припарки Безумцы делают Земле. Тигр вспоминает в зоопарке Сквозь сон об уссурийской мгле.

У тигра тоже есть усталость,- Он будет бредить до зари. Их, тигров, только шесть осталось На дикой воле Уссури.

А дерево растет напротив, Само себе лелеет тишь И ветки с листьями торопит, Заглядывая выше крыш.

Окружены изменчивым пространством, Малейший в жизни отмечая крен, Мы лишь в себе с упорным постоянством Не замечаем вечных перемен.

Мы слово смыслом наполняем вещим, Мы глиною ложимся на каркас И создаем и изменяем вещи,— А эти вещи изменяют нас.

Нет пустоты. И все всегда в полете, В движенье на пылинке и звезде, Живая мысль меняющейся плоти Настойчиво пульсирует везде.

Сплетаются глубинные коренья Раздробленного в мире естества. Над мировым законом тяготенья Царит закон всемирного родства.

Чудак - от слова "чудо". Но, смерти вопреки, Земля живет, покуда Есть в мире чудаки.

Я плачу и чудачу. Ни дома, ни кола. Но всем сулят удачу Мои колокола.

Все было — до, Все будет — после. Всему во всем Своя пора. А Человек, Как искра, послан Надеждой В Завтра Из Вчера.

Все, словно должное, приемля, Без передышки, в полчаса, Мы губим океан и земли И жжем, как лампу, небеса.

Мы добираемся до точки, Своих размахов не тая. Скрипят, как обручи на бочке, Круги земного бытия.

Чем мы еще потешим души, Каких наделаем чудес, Куда мы двинемся без суши, Без океанов и небес?!

Ни прихотью, ни силой, ни тоскою, Ни сказкою тебя не удивишь. Над зимней, застывающей рекою Ты в тихом одиночестве стоишь.

Морозный день. Ни облака, ни тени; Крупчатые слепящие снега, И розовое солнце, дым селений, В ракитнике пушистом берега.

В дни бивуачной юности и ныне Одной тобой по-прежнему живу. Ты мне такою снилась на чужбине, Такой ты мне предстала наяву.

Ты - вся моя. Дороже год от года. Открытым взглядом для меня горишь. Весеннею порою ледохода Каким ты чудом землю одаришь!

Я вытерплю обиду и потерю, До двери тропку проторю в снегу, В беде и славе лишь тебе поверю, Тебе одной - умру, но не солгу.

Все Я да Я... А что такое Я? Трагедия земного бытия. Сближение, рождение и тлен, И бесконечность вечных перемен, Устроенное мудро и хитро Вселенной беспокойное ядро, Природы совершенство и венец, Гармонии начало и конец, Победы безымянные холмы, Где Я навеки переходит в Мы, Над грозными провалами — успех И искупленье преступленья всех, Объединенье множества имен, Связь поколений и тоска времен, Ликующая над судьбой большой Земная плоть с космической душой? Извечная основа бытия — Мое неумирающее Я!

Всю ночь шел дождь. В сверканье белых молний Он бился в стекла, брызгами пыля. И, запахом всю комнату заполнив, Отряхивали крылья тополя.

А ты спала, как сказочная птица, Прозрачная и легкая, как пух. Какие сны могли тебе присниться, Какие песни радовали слух?

Был сладок сон. И были, словно листья, Закрыты полукружия ресниц. Но утро шло все в щебете и свисте, Все в щелканье невыдуманных птиц.

Казалось, мир в том щебете затонет, Его затопит этот звонкий гам. И мне хотелось взять тебя в ладони И, словно птицу, поднести к губам.

Я долго думал на рассвете, Смотря на дальние холмы: Кто мы? Земли слепые дети Или самоубийцы мы?

Протоки светлое колено Дрожало рябью мелких жил. И белый аист копны сена, Расхаживая, сторожил.

Тянулось облако на север, Пересекала тень тропу. Гудел пчелиным роем клевер, И рожь готовилась к серпу.

Мир пробуждался без расчета, На свой, особенный манер. И треснул выхлоп самолета, Скрывая звуковой барьер.

За ним тянулся шлейф невесты, Сбегающей от жениха. Качался трактор, словно в тесте, В суглинок врезав лемеха.

Над взгорьем жаворонок звонко Сорил казенною казной. Мир открывал глаза ребенка, Захлебываясь новизной.

Лежала женщина. Лежала В снегу на взятой высоте. Торчала рукоять кинжала В ее округлом животе.

Мела метель под Старой Руссой Вдоль укрепленной полосы И шевелила космы русой, В морозном инее косы.

Лежала женщина. Лежала У бездны бреда на краю. И мертвой мукою рожала Живую ненависть мою.

Я синей песней изойду На том далеком перекрестке, Где ночь затеплила звезду На подрастающей березке.

Где родниковая вода Бежит сквозь заросль бересклета, Где прошлогодняя беда Забыта в нынешнее лето.

Где запоздалый василек, Достойный брат небесной сини, Цветет как радость, как намек О покорении пустыни.

О жизнь! Твой голос не умолк! Он стар, как мир, и молод внове, Как откровение и долг В самом биенье юной крови.

И все живущее родней. И прошлое с грядущим схоже. А радость! Чем она трудней, Тем превосходней и дороже.

Мне приснилось, что ты погибала, Но на помощь меня не звала. За хребтом океанского вала Грохотала беззвездная мгла.

Ураган, разгоняя воронку, Захлестнул полуостров на треть. "Подожди,- закричал я вдогонку,- Мы ведь вместе клялись умереть!"

И проснулся. И как бы украдкой Оглянулся в тревожной тоске. Ты дышала спокойно и сладко На моей занемевшей руке.

И доверчивость легкого тела, Как волна, омывала коса. А за окнами пеночка пела, И со стекол сходила роса.

Прекрасен мир противоречий, Он высек искру из кремня. Он дал мне мысль и чудо речи И в ход времен включил меня.

Его познанья добрый гений Мне приоткрыл явлений суть — Цепь бесконечных превращений И вечной мысли вечный путь.

В неистребимой тяге к свету Я сам в себе нашел ответ: Что для меня покоя нету, Что мне, как миру, смерти нет.